Глава 1, которая стандартная и, логично предположить, объясняет, что тут и как.
Проснулась я сегодня с огромным трудом. В принципе, логично, ведь легла-то три часа назад. У меня экзамен сегодня. Основы творческой деятельности. Я же будущий журналист, a пока – студент первого курса филологического факультета кафедры журналистики. Это, пока что, самый длинный титул, который я когда-либо имела.
Вот и сижу теперь в своей комнате в общаге за столом и пытаюсь хоть как-то привести себя в порядок. Тихо ненавижу весь свет и сохраняю привычное выражение лица a-ля «Господи, да всем насрать». Я себя утром аристократом ощущаю почему-то.
«Да, я круче вас. Нет, миром мы будем править позже. Ален, будь добра, передай, пожалуйста, сахар».
Тащишь свою апатичную физиономию в универ. A там все уже такие взволнованные, лихорадочно суют по карманам шпоры и переговариваются, надеясь успокоить себя повторением билетов.
Общая нервозность потихоньку передается и тебе.
Подлетает Ася. Ася прелесть. Она обнимается и говорит о том, что неплохо бы было напиться после всей этой кутерьмы с экзаменами. Я поддерживаю. Приходит не выспавшаяся Ксю. Дико взволнована. Мы разговариваем о Шерлоке, как всегда. Ведь чем я занималась перед экзаменом ночью? Правильно, смотрела «Падение Рейхенбаха» и заливала слезами подушку.
Ксю говорит, что от волнения у нее в груди скачет лось Антон. Я отвечаю, что у меня мамонт Аркадий давно уже всю траву вытоптал, и мы продолжаем ожидать своей очереди для сдачи.
Я сижу на полу возле двери, напротив меня Ася, вокруг толпа одногруппников. Я смотрю на ее свитер с оленями и думаю, что Беляев – такой же, белый, пушистый, красивый, но олень. И вспоминаю предыдущую ночь.
Я ее всю провела на подоконнике на кухне в общаге. Мы (я, Дима, и Сережа) готовили есть, потом ели, потом пели песни под гитару, a потом просто слушали, как Беляев играл. Сережа Беляев учится на одном потоке со мной, только на другой специальности. Теоретическая и прикладная лингвистика. Я иногда этих слов пугаюсь даже. Сережа учит несколько языков, пишет музыку и обалденно играет на гитаре. И все же он олень. Почему? Господи, да вы бы слышали хоть один наш разговор!
« -У тебя девушка есть? – это Дима. Он упорно хочет наладить мою личную жизнь. Наивный.
-Нет, – это Сережа. Он тихонько перебирает струны. Красивая мелодия.
- Его гитара – его девушка. С ней вряд ли кто-то когда-то сможет сравниться. Правда, Сереж? – это уже я.
-Можно и так сказать. Да и не в этом дело, наверно. Просто я на веки вечные помещен во френдзону. Всегда за бортом, так сказать.
Я решаюсь его уколоть. Авось поймет.
- Да не френдзона это виновата. Ты нерешительный. Как и большинство представителей противоположного пола сейчас.
Дима кипятится, его бесит мое пренебрежение. A Сережа испугался. Слижком уж явный намек был. Дура.
Сережа убирает гитару. Он вроде как хочет что-то сказать, но молчит. Суетливо как-то встает и говорит, что ему идти надо, он там не сделал кое-что. Ага, в пять-то утра. Ну и отлично. Я уже начинаю злиться на него. Трусишка.
Даже не прощаясь, отворачиваюсь к Диме и сердито начинаю доказывать свою правоту. A Дима глазами мне показывает на Беляева, мол, вот что натворила. Ну и к черту все. Не маленький уже, чтоб с ним носиться.
Сережа уходит.
- Ты его спугнула. Какого черта ты про нерешительность заговорила? Ты б ему еще прямо тут предложение сделала.
Чертов Дима со своей проницательностью, чертов Сережа со своей френдзоной, чертова я, не умеющая держать себя в руках. Вот олень».
Меня зовут в аудиторию, и билет №10 на какое-то время становится распорядителем моей жизни. Сидякина, препод по ОТД, не выспалась и выглядит едва ли не хуже, чем я. Несчастная. Не буду преподавать в университете. Мы обсуждаем с ней исторические типы журналистики, потом скатываемся к метафорам, продуцированию и репродуцированию в журналистском творчестве. Неплохая дискуссия выходит, хотя со стороны, конечно, смешно. Ксю бьется над законом о СМИ. По-моему, в аудитории даже слышно, как у нее мозги скрипят. Мой бедный, несчастный Джон.
У меня 5. У Ксю тоже. Мы довольны и уходим из универа в разные стороны. Ася остается – ей еще сдавать.
Я печально прощаюсь с ними. В общагу совсем не хочется. Даже сданный экзамен как-то не радует. Чертовски хочется пить. Я захожу по дороге в магазин и покупаю торт. И черт с тем, что я бедный студент. Сегодня можно.
Вместо того чтоб прийти и лечь спать, я ухожу на восьмой этаж, в Димину комнату. Мы едим торт, смотрим Шерлока, и я плачусь Диме о том, какой же все-таки Беляев засранец и никак не хочет пойти мне навстречу. Дима качает головой, бормочет что-то и дает еще один кусок торта с намеком «заткнись, дура влюбленная». Потом звонит мама, мы радуемся сданному экзамену. Я договариваюсь о том, что приеду завтра домой. Настроение все равно ни к черту.
Я читаю Диме свои стихи. Он довольно развалился рядом на диване и говорит, что представить не может, что такой человек, как я, может так писать. A как, Господи, как еще?
Дима считает, что с Беляевым надо что-то делать, a то у меня уже целый цикл стихотворений, ему посвященных, получился. Я киваю головой и дальше мы смотрим «Дьявол носит Прада». Спать сегодня снова не ложимся. Мне всю ночь ужасно не хватает Джона. Или Аси. Или хотя бы Антоновой, которая вообще неизвестно куда пропала. Утром я ухожу в душ, a потом сплю до четырех вечера.
Плодотворный день, вашу мать.