Глава 2, которая вся - душевные метания и не особо радостная.

На следующий день я тащу свое тело на вокзал вместе с огромнейшей сумкой, набитой вещами, которые, естественно, мне не понадобятся ни разу. Будь моя воля, я б с собой только ноутбук возила. A мама говорит, что, будь моя воля, я бы спала 23 часа в сутки, а час сидела в интернете. Я ее поправляю – часа мало. Надо бы побольше. Поэтому будь моя воля, я возила бы ноутбук и плюсом сделала б так, чтобы в сутках было 42 часа, половину из которых можно спать. Я ленивая задница. И не высыпаюсь.
Итак, я тащу себя на вокзал, пыхтя и отдуваясь из-за тяжелой сумки, покупаю билет и топаю на перрон. Не люблю электрички. Поезда люблю, их, наверное, все любят. A электричка – это дядька с гитарой, не умеющий петь, но все равно продолжающий это делать, это маленькие дети, которым вечно жарко и поэтому они плачут, это пьяные компашки, едущие неизвестно куда и неизвестно зачем, это злые кондукторши, про которых говорить не буду, a то нецензурно получится. Но выбора у меня нет – фиг до Григорьевского пешком дойдешь.
Я даже никому не сказала, что уехала. И никто не в курсе, что ближайшие три дня меня у-тю-тю в городе. Это я так сбегаю.
Дорогой думаю о том, что надо бы, наверно, подготовится получше к истории. И о том, что Беляев где-то там, в общаге, сидит, зараза, и в ус не дует, что я тут про него думаю. И еще о том, что мама наверняка злиться будет, когда увидит меня – серую, с хроническим недосыпом и россыпью пятнистых «друзей» на лице. Ненавижу прыщи.
До дома я еще четыре километра топала пешком со станции. Даже не замерзла, шла, музыку слушала и подпевала во все горло – все равно в радиусе 150 метров никто не услышит.
Так и я вошла в село – под орущую из телефона «Мельницу», с закутанным в шарф по самые глаза лицом, с баулом, болтающимся где-то сбоку от талии. Если то, что у меня есть, можно назвать талией.
***
Домой я приезжаю как в гости. Это чувствуется во всем, начиная с того, что мою кровать благополучно кому-то сбагрили еще в октябре и заканчивая тем, что на любой мой вопрос о том, что нужно дома сделать, я слышу один ответ: «Ой, да ладно, не выдумывай». Мне нельзя уже просто так пойти и переставить вещи на полке. Это уже не моя полка. Моей полки как таковой и нет. Сплю я на диване с Валей, младшей сестрой. A те, кто со мной близко общаются, знают, как я ненавижу спать с кем-то. Бесят чужие конечности, вечно мешающиеся, холодные, одеяло, которое у меня отбирают – все бесит. Я становлюсь непомерно раздражительна. Фууух, спокойно.
Хотя причина моего постоянного раздражения вполне объяснима – я сейчас нахожусь в таком подвешенном состоянии, когда здесь – уже не дом, a там – еще не дом. Ну не общагу же мне домом называть. И все, черт побери, все наперебой стараются внушить мне, что я большая, вылетела из-под крыла родителей, что живу я теперь, видите ли, отдельно, a это, вашу мать, вы не представляете, как бесит! Я что теперь, не могу без приглашения заявиться в родное село, к себе домой? Выходит, что нет. Теперь я спрашиваю у мамы, можно ли мне приехать. Она злится, орет на меня по телефону, говоря, что я окончательно сбрендила, раз такое спрашиваю, но при этом сама же все время намекает: «Ну что, ты когда домой, в общагу?». Вот такое вот получается – и не туда, и не сюда.
***
Вечером я топаю к Катюхе. Катюха – моя подруга школьных лет. И она настолько привыкла ко мне, что кажется, хоть раздетая я перед ней бегай, ни она, ни я не засмущаемся.
По дороге, как вошло уже в привычку, думаю о Беляеве. Это наверняка плохо, что я так часто о нем думаю. Это же ненормально, правда?
Вот последние дни перед Большой весной проходили примерно по такому сценарию:
«Утро. Уже утро? Ну, класс. Поесть, собраться, на автобус.
В автобусе, как всегда, давка и забавные бабульки по углам.
Универ. Пары. Лекции сменяются одна за другой.
Помолчала.
Беляев курит у пятого корпуса. Пальцы красные уже от холода, на ресницах иней. И шапка какая-то смешная.
Ладно, поехали дальше. Лекции. Вечер. Студклуб, репетиции.
Беляев смеется. Ест какую-то сладкую ерунду, облизывая пальцы, и улыбается шуточкам Кирилла.
Пошла. Ксю тормошит мое заторможенное тело. Отлично, я тормоз.
Остановилась. Беляев играет на гитаре, a потом кладет ее в сторону и бесится с Ладой.
Хорошо, идем дальше. Снова завтраки-обеды. На репетициях, пока ты с хохотом и руганью пытаешься делать необходимое, еще можно представить, что все более-менее реально.
Некоторые люди такие мазохисты. Добавим это к званию «тормоза».
Прекрасно. Собрание по поводу Большой. Вносятся предложения. Ася выдает какую-то шутку. Хихиканье. Беляев, черт бы его побрал, опять улыбается. Мило улыбается. Когда я стала мыслить категориями «мило-не мило»? Я веду себя, как тринадцатилетняя балбеска. Разве что по ночам не рыдаю, но это было бы уже совсем мерзко.
«Просто сиди и смотри. Никто не будет обращать внимания, если ты будешь просто смотреть. Это будет удобно».
«В жопу такое удобство», - ухмыляюсь сама себе».
Вот как-то так и выглядело это безобразие. Больше скажу – так и выглядит сейчас. Это же я.

***
У Катюхи мы смотрим «Зеркала», «Зерлкала-2», «Паранормальное явление» и пьем какао. У нее мама очень вкусный какао делает. Я подпрыгиваю на пружинной кровати от страха, a Катя что-то бормочет насчет неуравновешенных истеричек, которым мультики бы смотреть, a не ужасы, и пытается отобрать у меня плед. В перерывах между фильмами я рассказываю ей про Беляева.
***
- Я убью его.
- Ты что-то сказала?
- Убью, говорю. A потом убью еще раз.
- Серьезно?
- Да нет, конечно.
- Ясно.
Сарказму в голосе Кати даже Снейп позавидовал бы.
- Слушай, тогда ты можешь сделать это.
- Что сделать? – Катя смотрит со снисходительностью, мол, что с дурочки возьмешь?
- Ну, убить его. Он мне слишком надоел. Жить спокойно не дает. A ты убьешь его и решишь мою проблему. И я как бы ни при чем.
- Костарева, ты несешь чушь.
- Так значит, ты его убьешь?
- Насть, перестань!
- Слушай, ты просто молодец. Насчет убийств и все такое.
- Настя!
Я наливаю себе еще какао. И к черту убийства. Я знаю, что могу еще сделать.
***
Если б я все-таки поступила в Хогвартс (не смейте спорить по поводу его существования, мерзкие маглы!), ни черта бы мне не видать было Гриффиндора. И Когтевран тоже вряд ли обогатился бы моим скудным умишком. Доброты, во мне, как видите, тоже не особо, поэтому я почти уверена, что попала бы на Слизерин. Да и отношение ко всему в жизни у меня ближе к представителям змеиного факультета, чем какого-либо другого. (Корявое предложение) Я - слизеринец, и потому знаю: в любой момент все может пойти неправильно. Однако еще я знаю, что неправильное всегда можно перехитрить.
A через два дня экзамен.